После некоторых главных стихотворений - не надо ничего.
Они - не приглашение к действию и диалогу, а последние поступок и слово.
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим...
Какие могут быть после этих строк действия и разговоры? Свататься вторично к Олениной? Или – «будем дружить»?
Невозможно. Автор проводил корабль и всем сердцем, переступив через себя, пожелал счастливого пути. Благословил на прощание.
(Собственно, всё стихотворение написано гусиным пером, а последняя строка – кончиком ангельского крыла. Словно не самим Пушкиным – а ангелом-хранителем его.)
Или:
Он между нами жил,
Средь племени ему чужого; злобы
В душе своей к нам не питал, и мы
Его любили...
<……………………>
...Издали до нас
Доходит голос злобного поэта,
Знакомый голос!.. Боже! освяти
В нём сердце правдою твоей и миром,
И возврати ему…
Это он не Мицкевичу пишет. Или в надежде, что общие знакомые передадут земному адресату.
Адресат здесь – Всевышний. Единственное обращение – к Нему, стихи написаны и отправлены Ему молитвой о милосердии к дальнему другу и об умягчении ожесточённых сердец.
И что можно ответить на такие стихи? «Всё не так на самом деле, не я первый начал и вообще сам дурак»? Но отныне в присутствии третьего - последней инстанции – этой возможности нет – препираться на высшем суде.
Есть стихи, перед которыми обида беспомощна, дурные чувства и мысли недействительны – как валюта, не имеющая хождения.
Никому в голову не пришло – настаивать от полноты чувств – ну давай ещё попробуем в последний раз – сам сватом буду! Или – ну, старик, раз такое дело – вот бумага, перо – напиши последний раз в Париж, обнимитесь братски заочно, жалко ведь, так дружили, эх...
Потому что стихи сами – и письмо, и прощенье, и любовь, и бестелесные объятья, и те слова и деяния – после которых тишина.
29.8.19