Один раз я написал этот сюжет, не столько стихотворением, сколько на полях стихотворений, и канул он непрочитанным, что сказать-то хотел.
Приятель пожаловался,
Отчего иконы не улыбаются,
Поприветливее бы глядели –
Посветлее бы жилось.
А они улыбаются,
Если с радостью пришёл.
А если с бедой –
То с участием посмотрят,
По душам поговорят.
Ну, как один текст
Может быть и прозой,
И стихотворением.
Ну, посмотрел в сети – писали про это, но иначе, заостряя мысль на чувстве неотземности, присущем изображениям в иконописи.
Я всё же запишу кратко, что однажды в голову пришло, потому что это я точно нигде не прочитал, не услышал, а потом забыл. У меня были и есть знакомые иконописцы, никто мне ничего не говорил на это счёт.
Но вполне можно предположить – что эти вещи передавались устно в иконописную старину, другими словами и понятиями.
Я так понимаю, что в храмовой живописи есть план образовательный, богословие в красках. Это росписи стен, ниш и потолка. Последовательное краткое изложение ветхозаветных и евангельских историй. И на этих изображениях возможны выражения явных чувств, кроткого гнева, смиренной ярости, осуждения, страдания, ликования. Феофан Грек прямо в грудь тычет зрителю пророческим перстом, судит себя и зрящего.
Этим изображениям, насколько я понимаю, не молятся. Им внимают, как священному тексту, задирая голову.
Иконы, к которым обращают молитвы, просьбы, благодарности, - расположены в нижней части церкви, на уровне или чуть выше глаз. Ведь и фотографии родителей, детей, самых близких - не ставят высоко на полку, с ними безмолвно беседуют так, как бывает в живой жизни. Или как ребенок обращается или внимает взрослому – подняв чуть глаза.
И лик на иконе, его мимика, выражение – не имеет права быть однозначным, весёлым или печальным, гневным или заведомо всепрощающим, готовым раз навсегда.
Если дитя прибежит в слезах к маме – мама не встретит его задорным смехом, не оттолкнёт своей автономной весёлостью – а разделит, утолит боль, подует на разбитую коленку.
А в радости встретит радостью, разделит веселие сердечное.
И простит сокрушённого.
И твёрдо взглянет в глубь сердца упорствующему в унынии и гордости.
И потому иконный лик – всеобщ, каждый раз говорит адресно каждому предстоящему. Не вообще – обобщённому человечеству, анонимному зрителю – а именно каждому личному взгляду и сердцу.
Но это не нейтральный белый свет, на котором пиши что хочешь, вписывай и стирай свои чувства.
Это тот живой белый свет, который полнота спектра.
Есть, разумеется, иконы немые, безучастные, исполненные бестрепетной ремесленной рукой. Как с фабричного станка. Но даже и они – не навязчивы, не диктаторы, они безымянные честные рядовые.
Но они есть – те, которые живые. Узнать их просто – зовут. Притихнешь – и услышишь – зовёт.
Есть профессиональные простые секреты – увеличить размер глазной радужки, внести легкие черточки, оживки на лик и вокруг – универсального мимического значения и так далее.
Но в сущности – тайна, как это удаётся художнику. По кроткой гениальности и вдохновению, обыкновенным чудом, не иначе.
Так же, как невозможно понять, отчего чувствуешь «намоленность» иконы или помещения, или музыки, если это не фантазии и не уверение заочное, с чужих слов, - а живая своя уверенность, живое чувство, диалог.
13.12.17
